Разгонишь ли, о витязь, сон-тоску у девы похотливой, до спортивных игр на свежем воздухе охочей?
— То, что нам обоим доктор Патрик прописал? Охотно, Прасковь свет Васильна, охотно.
Велено так велено. Не премину споспешествовать бодрости духа княжны души моей… Как ныне многая доступно нам во благовремении и пропорции.
— Да? Мы еще станем глядеть, идальго мио, кто кого благословит на корте. Предупреждаю, сударь мой, подавать и гасить буду строго, по всей форме.
Только и успевай, вьюнош женолюбивый, взирать на стыдливую девичью красу. Взвейся юбочка повыше, коль пилотка гребешком…
— Не противлюсь, дева моя Параскева, ежели в искусительной плоти мирской, без чинов и чудотворчества.
— Назови меня Парашей, братец Фил, но доверь прекрасной даме поухаживать за благородным рыцарем. Костюмчик тебе теннисный, носочки, туфельки со скрипом, видишь, у меня с собой…
По окончании партии в лаун-теннис рыцарь-инквизитор Филипп доверительно обсудил с кавалерственной дамой-зелотом Прасковьей целый ряд вопросов, касающихся ее нынешних должностных и функциональных обязанностей в Дальневосточной конгрегации. Предлагать он ей ничего не предлагал, не обещал, но дал понять, что не забывает о ее давешней просьбе помочь сменить место службы и жительства.
«Коль скоро — так сразу, дева моя Параскева. Месяц май еще не лето…»
В тот день рыцарь Филипп так же наедине в неформальной обстановке многое исповедально обговорил с кавалерственной дамой-неофитом Марией. И позднее, столь же конфиденциально и продолжительно побеседовав с кавалерственной дамой-зелотом Вероникой в замке Коринт, вновь вернулся из вторника в Старом Свете в предыдущий день недели в Новом Свете.
«Американский понедельник — день длинный. С утра до ночи, от темна до темна, напрямки, из рака ноги…»
— …Продолжай, отрок, в том же грамматическом духе и далее… И каникулярная благость настать не замедлит. Сам-один не заметишь, как наступит, ежели день длинен, силен, а ночь коротка и слаба.
Так-то вот, ученик мой третьего класса Иван Рульников, от роду неполных одиннадцати лет Господних.
Я ж тебе, Иван, сколь припомнится, говаривал: человеку свойственно воспринимать прямолинейное время дискретно. Однако взятое отдельно от времени пространство мы ощущаем непрерывным и равномерным в движении Земли по околосолнечной орбите, тако же в системном целом вокруг ядра галактики, тоже системно движущейся куда подале от места и времени Большого Взрыва, брат ты мой… Систематически и тематически. Куда Бог пошлет нашу Вселенную. В тексте и в контексте…
Ваня Рульников отвел взгляд от монитора. Как хорошо воспитанный мальчик он вежливо, стулом крутящимся не скрипнув, повернулся к Филиппу Олеговичу, философски и перипатетически расхаживающему по комнате. Благоприятная перспектива подняться до космогонических рассуждений учителя, мыслями уходя далеко-далече от порядочно надоевших языковых упражнений, его ученика прельщала до вселенской материалистической бесконечности. Вернее, до конца трех академических часов занятий скучнейшей английской грамматикой.
«Во! Если б Фил Олегыча разговорить о чем-нибудь умном и духовном? А там уж урок кончится, тренироваться вместе поедем к сэнсэю Кану Тендо…
О чем бы его таком спросить в тему, как он говорит, задать детский вопросик с подковыркой..?»
— Филипп Олегыч, расскажите, пожалуйста. Вот наша Метагалактика в красном смещении уходит или приближается к Богу?
К огорчению Вани, — нет, чтобы как обычно с расстановкой призадуматься, прежде чем ответить на каверзный ученический вопросик, — учитель ни на секунду не задержался с ответом:
— Этого, брат ты мой, ни я, ни ты, ни кто-либо другой не чета нам, который семи пядей во лбу с малым количеством извилистых мозгов, никогда не узнаем. И знать-осведомляться о том по скудоумию людскому никому невместно.
Твои намерения уйти подале от аглицких предлогов и послелогов мне ясны, о празднолюбивый отрок, и шиты они многая красными нитками. Вот мы и последуем за одной из твоих красных нитей в устных размышлениях на внеурочную тематику вплоть до появления желанных гостей.
Покамест дед Гореваныч не зазовет нашу честную компанию на ристалище спортивное, во благонамерении не грех и поразмыслить вслух. Ибо не единой грамматикой пробавляется прилежный ученик, но всяким глаголом, исходящим из просвещенных уст учительских.
Такожде и человек жив не хлебом единым днесь, но допрежь предвосхищенным Божьим Словом-Логосом, паки истолкованным логичным смысловым образом и откровенным просветленным подобием…
Ваня заулыбался. Если Фил Олегыч так заговорил, почти по-церковнославянски, стало быть, ура! Уроку конец, спрашивать и говорить разрешается о чем угодно.
— Филипп Олегыч! Раньше и когда Настя приезжала на пасхальные каникулы, вы и она два раза в разговорах обругали период, как вы сказали, псевдо-Возрождения. Помните, ну когда говорили о развитии огнестрельного оружия?
— Как такого не упомнить? Кроме повсеместного распространения пороха, книгопечатания и двойной лангобардской бухгалтерии, иных цивилизационных достижений тогдашнее человечество знать не ведало.
— Мне стало интересно, Филипп Олегыч. Я посмотрел в справочниках, словарях, в энциклопедиях, книжки исторические полистал.
Все историки-писаки восхваляют неизвестно почему период истории от XIV века до конца XVI века. Хотя за четыре столетия не было сделано ни одного значительного технического изобретения или научного открытия.