Ярмо Господне - Страница 180

180

Вика достала из сумочки деньги, отсчитала необходимую сумму с чаевыми и, не глядя на Прасковью, что-то ей говорившую, скорей побежала в Филькину спальню покрасоваться перед большим зеркалом. Немного погодя натянула черные чулки на широкой резинке, обула туфли на каблуках и гордо продефилировала на кухню, чтобы показаться Филу Ирнееву.

Филипп ее интимный пирсинг галантно одобрил, особо не вглядываясь. Тут-то до Вики, наконец, дошло, в каком таком сценическом виде она картинно разгуливает по квартире молодого мужчины ярким солнечным майским утром. Девушка смутилась, судорожно прикрылась кухонным полотенцем, попятилась в прихожую, ретировалась, стушевалась в женское общество одеваться.

К тому времени медсестра, быстро собрав аппаратуру, незаметно удалилась, не попрощавшись с хозяином, а Прасковью Вика давно перестала замечать. Потому за пирсинг вполне пристойно одетая она сконфуженно, почему-то краснея, благодарила Филиппа.

Когда Вика ушла не своим пружинистым физкультурным шагом, но мелко семеня, наподобие кисейной, субтильной и жеманной девицы, Прасковья сперва с размаху хлопнула Филиппа по плечу и прижала к груди. Потом расхохоталась, повалившись на софу:

— Ой не могу! Ну ты дал шороху, братец Фил!

Рыцарь-инквизитор Филипп не разделил веселье кавалерственной дамы. Прасковья поспешно запахнула шелковый халат, надетый на голое тело, благопристойно встала, хотя извинилась в своеобычной манере:

— Простите, рыцарь, деву сущеглупую, похотливо ляжки раздвигающую, до смешных позорищ охочую. Уж больно весело вы, сударь мой, захомутали и обротали неслабую ведьмачиху.

Я ведь не ошибаюсь, вы, рыцарь Филипп, претворили ритуальное сопряжение корпорального импринтинга с лишением колдовского естества и подготовкой к хиротонии субалтерна?

— Вы правы, дама Прасковья.

Прасковья задумалась и совершенно посерьезнела:

— Надо же! Господи Боже мой, своими глазами зрила, прикрывала запредельный ритуал адепта, три в одном, с раздельной активацией через чужой сигнум. Достопримечательный Солнцеворот Мниха Феодора?

— Он самый, Прасковь моя Васильна, он самый. Могучий, надо сказать, экстрактор земнородной скверны. Режет чище лазерного скальпеля. Добавим сюда и твои трансмутированные срамные побрякушки для полной зачистки.

— Мозговитый субалтерн для особых поручений, я правильно понимаю?

— Абсолютно верно, дева моя Параскева. Но покамест никому об этом ни полслова.

— Буду, сударь мой, молчать, как свежемороженая рыба подо льдом. Клянусь: сестрам и братьям ни словечка!

Все же об остальной сегодняшней веселухе, надеюсь, можно как-нибудь келейно да кулуарно разболтать, рыцарь?

— Отчего ж нет? Мой округ — мои проблемы, успешно разрешаемые. Нужные сведения будут мною своевременно отосланы в анналы гильдии арматоров.

— О-хо-хонюшки, — Прасковья вовсе не куртуазно прикрыла рукой зевок. — Признаться, мой батюшка, не люблю я резкой смены часовых поясов.

— Тогда ступай в Филадельфию, дщерь моя сонливая. Прямой канал открыт. Соснешь там пару часиков до заутрени.

Спокойной ночи, княжна…

— 3-

Спустя четверть часа после ухода Прасковьи Олсуфьевой из асилума вышла, выглянула Настя Ирнеева, свежая, умытая, причесанная, правда, в абсолютном дамском неглиже. Таясь, скоренько шмыгнула к шкафу, нырнула в долгополый халат, туго подпоясалась и только затем прильнула к мужу:

— Ой, Фил, вот я и дома! Хоум, суит хоум. Спать не хочу — шесть часов отсыпалась у себя в убежище без видений и сновидений. По крайней мере в жесть о том не помню…

Ну-кася, муж мой любимый, быстренько ублажай жену кофием, достохвальными зефирными пирожными и колись, повествуй о постэффектах «престера Суончера». Летать голой под потолком с настежь распахнутыми женскими воротцами, мне, знаешь, больше не хочется…

Внимательно выслушав краткое повествование Филиппа, Настя сделала значимый вывод:

— Получается, умиротворение этой мышечной массы, то бишь муляж женщины без эпидермиса, величаемый Виктория Ристальская, завершает купирование неприглядной ситуации. Так ведь?

— Пожалуй, дама-неофит.

— В субалтерны ее рукополагать вы будете лично, рыцарь?

— Посмотрим, дама Анастасия, ситуативно. Мой округ — мои проблемы и непреложные прерогативы.

— Ой, Фил, не мне тебе советовать. Как скажешь, так и будет.

Надо так надо. Куда ж нам деться от Ярма Господня? Тащи и не ропщи…

Господи, помилуй мя, грешную… Спаси и сохрани люди Твоя…

Фил, смотри! — Настя широко улыбнулась. — Зубки у твоей маленькой женушки уж прорезались, слава Богу. Благослове душе моя Господа…

Думаю, грешной деве Параскеве от тебя за меня вчера в жесть перепало утром и вечером. И Манька свое сегодня сто пудов огребет. Так?

— А вот о том, об этом, моя маленькая, тебе ясновидчески знать не полагается. Да и никому другому тоже. Присно и во веки веков.

— Извините, отец инквизитор, глупость сморозила. Ваши орденские прерогативы непреложны, сударь.

— Извинения принимаются, дама-неофит. Господь наш всемилостив и всепрощающ.

— Тогда похвалите жену свою, рыцарь Филипп. Правда ведь, я четко запечатала эту Вику Ристальскую, наш женский муляж, сверху и снизу?

«Ох мне тщеславная суетность слабых жен наших…»

Снисходя к простительной слабости дамы-неофита Анастасии, рыцарь Филипп высоко оценил ее действия во время осуществления акции под кодовым обозначением «Ви-дэй». «Прости нам долги наша, яко мы прощаем должникам нашим…»

180