Ярмо Господне - Страница 155

155

«…Упал, отжался, перекатился, на спусковой крючок легонько нажал…

…На рекогносцировку по всему плато Серенгети не помешало бы засветло слетать, проветриться, осмотреться в саваннах на плоскогорье…

…Неплохо бы еще нашу супер-пупер ягд-команду в чувство привести. Наши деды-вояки: Павел Семенович и Патрикей Еремеевич, — что-то мне показывает, — придерживаются того же мнения…»

Немного позднее бригадный генерал Патрик Суончер, ветеран англо-бурской и 1-й мировой войн, а также полковник Павел Булавин, на своем веку начавший воевать безусым юнцом под Полтавой в 1709 году, предложение молодого волонтера Фила Ирнива поддержали, воплотили и развили. Его превосходительство генерал Микеле Гвельфи проведению молниеносного ударно-разведывательного рейда не воспротивился, несмотря на резонные возражения оберштурмбаннфюрера Руперта фон Коринта.

Блицкриг усиленной ягд-команды в ущелье Олдувай, а оттуда прямиком в глубокую кальдеру потухшего вулкана Нгоронгоро, где Апедемак материализовал файербол в пилотской кабине «серафима», устроив объемный взрыв, закончился ничем. «Вовсе не фигурально угодили в самый просак между двумя срамными женскими дырьями, судари мои…»

Метаноэтическое предвидение рыцаря-адепта Патрика и рыцаря-зелота Павла в совокуплении с их достоименной полководческой интуицией не увенчалось не только триумфом, но и сколь-нибудь положительными поисковыми результатами. «Что называется, совокупились с природой и на природе…»

Снайперски усыпили нарколептическими зарядами двух обычнейших львов-самцов, пополудни бесстыдно доминировавших в подозрительно многочисленных прайдах. Впустую проверили и одного молодого льва, странно и неблагонамеренно в одиночку рыскавшего неподалеку у зарослей колючих акаций.

Проследили за шайкой откровенных браконьеров на плоской щитовой вершине Нгорнгоро. Надеялись: Апедемак соблазнится и ритуально отобедает негодяями, по античному обыкновению сначала учинив гадание по внутренним органам человеческой жертвы, а затем на месте пожирая идоложертвенную плоть. Иногда львиный божок, видимо, зверски проголодавшись, сразу закусывает трепещущими легкими и парным сердцем.

«Как бы не так! Надежды юности питают порой и в старческом маразме…»

Браконьеры нагрузились добычей, состоявшей из разных звериных, большей частью леопардовых шкур, и счастливо, благополучно тронулись в путь. Канальи и не догадывались, какая зверская опасность им угрожала.

Хотя потом им чуточку не подфартило. В заповедной зоне их грузовичок перехватили егеря, своевременно и мобильно предупрежденные ужасно бдительными американскими туристами-экологами из группы секулярной логистики сверхособой ягд-команды рыцаря Микеле…

Отчужденный от треволнений и сумятицы мира сего отец инквизитор Филипп пребывал столь же отрешенно и от ироничной рыцарской ипостаси. «Доволе ерничать и шпынять лжесловесно братьев и сестер наших, иже в мыслях невместных…

Ибо в смущении разумное бытие братии и сестринства. Многая исходяще от глубочайшей бездны сокровенной волшбы, яко порчу наводящего от земнородства звериного и человечьего паки средь почвы и каменьев несмысленых в изначальной скверне обретающихся…»

Инквизитор, наполовину выйдя из медитации, посмотрел на альтиметр, а затем с высоты 10 000 метров над уровнем моря устремил испытующий взор на пеструю земную поверхность, простиравшуюся глубоко внизу под стреловидными консолями «серафима». Сидевшая за штурвалом дама-зелот Прасковья это заметила и высказалась созвучно его раздумьям, не отрывая взгляда от приборов управления полетом и сопровождения воздушно-наземных целей в обеих полусферах:

— Как геолог и геофизик тебе говорю, братец Фил. Назови меня Парашей, но под нами северная часть Танганьикского архейского массива, почти сплошь зона природных аномалий в гранитоидах и в недрах мигматито-гнейсового комплекса. И к западу от нас — система сбросовых впадин Восточно-Африканской рифтовой системы. Тоже не подарок, позвольте заметить, сударь…

Извините за речевую банальность девку глупую, похотливую, до сафари этого говенного охочую…

С дозволения адепта Микеле на рекогносцировку, какую он задумал несколько часов назад, Филипп Ирнеев взял одну лишь Прасковью Олсуфьеву. Прочие могли только помешать его рациональным замыслам и в непознаваемой глубине души истинно метаноэтической мыслительной работе. Для одиночества вдвоем высоко над земной суетой в пилотской кабине «серафима» Филипп ее избрал наиболее подходящей напарницей.

— Сбрасывай-ка высоту и обороты, дева Параскева моя Пятница. Лети нам, голубка, как говорится, тихенько, низенько, на крейсерской скорости, не выше морды щита Нгоронгоро, но ниже тупоголовой башки Килиманджаро, встречь закатному африканскому солнышку. Кружись по квадратикам.

— Не извольте беспокоиться, сударь. Искренне ваша дева Параскева, назови меня Парашей, о квадратуре круга слыхала от одного очень жгучего брюнета, ее учителя геометрии в женской гимназии Саратова.

И я была девушкой юной, чесалось мое естество, — ерничая, промурлыкала пилотесса, плавно отжала штурвал и дополнила биографические воспоминания интимными подробностями. — Сохнуть по нему я не сохла, но, помню, на его уроках хлопала длинными ресницами, упорно молчала и неуютно хлюпала месячными в тряпочки-марлечки, напиханные в беленькие панталончики под коричневым платьицем и черным фартучком гимназисточки. О дамских прокладках и тампонах в ту пору не ведали несчастные люди-дикари.

155