Ярмо Господне - Страница 15

Всенощную службу и заутреню рукоположенный на священство отец инквизитор Филипп Ирнеев истово правил во спасение, наставление на пути истинные рабы Божией Анастасии, ближних и присных ея…

Горе имамы сердца, братья и сестры!

Когда что-либо свершается истинно, невозможное становится всемогущим и всевозможным, а неочевидное — очевидным.

— 2-

— Свет очей моих, сеньор Фелипе! Я невыразимо счастлива лицезреть вас в добром здравии, идальго. Наш бесценный и уникальный дон Фелипе Ирневе-и-Бланко-Рейес изволил посетить мою скромную врачебную обитель.

— Позвольте ручку, архонтесса Береника. Чуть свет и я у ваших ног, неизменно восхищенный вами и преданный вам навеки, — столь же церемонно по-испански ответствовал рыцарь Филипп арматору Веронике.

Приложившись губами к запястью кавалерственной дамы он прошелся по арматорской лаборатории, располагающейся на верхнем этаже административно-терапевтического поликлинического отделения «Трикона-В». Только он было совершил поползновение задержаться у мраморного изваяния обнаженной Афродиты в центре лабораторного зала, как услыхал за спиной довольно грубый оклик:

— Хорош мою пилотку разглядывать, сеньор кобельеро! Марш раздеваться и на кушетку, рыцарь! Щ-а-а-с добрая докторша Ника пользовать будет и обихаживать наш драгоценный организм…

На арматорскую грубость Филипп не обиделся и поспешил исполнить приказание. С врачующими грешную плоть лекарями спорить опасно, тебе же дороже обойдется. «Благослови, Господи, всю кротость и человеколюбие их!»

Во время медосмотра и снятия, замеров медицинских параметров голого человеческого организма, облепленного от макушки до пяток дистанционными датчиками, доктор Вероника не переставала ворчать и озабоченно хмуриться:

— …Архонтессой меня он обозвал, юморист… На возраст мой он, понимаете, остроумно намекает. Нет чтобы по-русски с княжной Никой поздороваться.

— Не отважился, Ника. Боюсь, скажешь, кроатской княжной ты была до 1916 года, пока не предстала на три месяца итальянской графиней. Потом развод, и девичья фамилия, будто ничего и не было.

— И-и-и, братец Филька! И это, оказывается, ты раскопал. Булавин заложил или самостоятельно прорицал?

— Сам. Древность темна. Во тьму веков покуда не лезу. Но о вверенных моему попечению орденских душах кое-чего знать обязан по уставу.

Также по велению сердца и по склонности к эстетическим переживаниям не могу не налюбоваться вашим божественным нагим автопортретом, исполненным в мраморе. Ибо русская мадмуазель Вера Нич была самой талантливой ученицей месье Огюста Родена.

— Вы низкий льстец, сударь. И намерения ваши мне превосходяще известны.

Хочешь избежать углубленного медосмотра, трус и разгильдяй? — Вероника вновь грозно насупила брови и обернулась суровым доктором, непримиримым борцом с человеческими немощами и слабостями. Но глянув на разноцветную диаграмму, высветившуюся на большом дисплее, заново подобрела и заулыбалась:

— Не боись, братец Фил, доскональное исследование твоего организма нам актуально не понадобится. Марш в душ и одеваться!

— Йес, мэм!!! Яволь, гнедиге фрау!

— С вашего позволения, фройляйн, герр Ирнефф. В девушках я опять, в девстве, так сказать.

— Это когда ж было? До 1914 года?

— Сейчас, невежа. Не забывай, я опять не замужем. И гимен себе могу в два счета регенерировать, причем любой конфигурации, с какими угодно дренажными отверстиями. Чтоб ты знал, идентичные сексологические операции у меня в клинике доступны даже секулярам.

Хочешь твоей Настене сделаем, жених? Внове будет невинной для первой брачной ночи, женишок. Фирма «Трикон-В» гарантирует.

— Не надо. Ибо слово «невеста» этимологически предполагает лишение девственности, но не ее восстановление.

— А я о чем тебе толкую? Вали в душ, Филька. После и о твоей Насте поговорим…

Разлив по рюмкам «Курвуазье», Вероника чуть пригубила коньяк, вдумчиво оценила вкус, послевкусие и вернулась к арматорским делам, заботам, беспокойствам. Без комментариев она вывела на весь экран многоцветную таблицу и долгие две-три минуты скрупулезно изучала ее, демонстративно испытывая терпение внешне невозмутимого собеседника.

«Ну не томи же ты… Господи, спаси и сохрани благочестивыя!»

— Возможно, я ошибаюсь, рыцарь. Эпикриз нестабильного владения теургическими дарованиями по-прежнему не ясен. Однако довольно похоже, что Анастасия Заварзина, слава Тебе, Господи! вошла во второй круг орденского посвящения.

Ну-тка, колись, как и чем ты вчера душу из нее вытряхивал?

Выслушав рыцаря Филиппа, арматор Вероника призадумалась…

— Быть может, в монастырский затвор ее посадить, на послушание, на хлеб и воду? — предложил Филипп.

— Не стоит, боюсь, ее гормональный баланс в разнос тогда пойдет. Или, выйдя на свободу, одуреет от эндорфинов, вообще, халда, последний страх Божий потеряет.

— Епитимью на нее наложить?

— Это уж вам решать, рыцарь-инквизитор. Ваши прерогативы непреложны. Было б за что ее наказывать.

— Подумаем, поразмыслим…

— Пожалуй, братец Фил, ты за нее зря опасаешься. Ничего фатального она покуда не совершила, а мелкие шалости и озорство не в счет.

Мои секуляры из группы наружного наблюдения и девки-субалтерны за ней плотно присматривают. Обстановка в городе и окрестностях благоприятствует.

Для пущей надежности я за ней самого Костика пустила приглядывать. С его дарованием самосохранения выходит стопроцентная гарантия. В моем связующем ритуале он ее и себя, драгоценного, прикроет по максимуму.