— Вижу, гоэт нечестивый, поднаторел ты в ересях гуманистических. Недоверок ты смердячий, твари клонившись, одначе не Творцу…
Ан бысть по-твоему. Получай в знамение раздел. Вольно тебе взирать на твое живое и скорбное тело яко чужинец…
Не вотще я тебе молвил — ты во власти моей незыблемой… от дурнопахнущих потрохов до тончайших эфирных фибров разумной души твоя и твоих. Отсутствуя болезным телом, присутствуй здравым духом в изгнании бесов естества колдовского из плоти твоей, кобяк, калухан богопротивный!
Рубиновое распятие на груди у рыцаря-инквизитора Михаила единым мигом озарило яркой вспышкой помещение на четыре стороны, пронзив углы и закоулки. Тени исчезли, как от солнца в зените.
Но от изломанного и распотрошенного тела Волынского единственной на месте действия тенью отделился туманный светящийся абрис и недоуменной сгорбленной фигурой застыл посреди комнаты, повернувшись к длинному венецианскому зеркалу на стене.
— Виждь и внемли, человече! — гулко раскатился по комнате глубокий баритон рыцаря-адепта Михаила. — Душу людскую, сходную с образом Божьим, доподлинно узреть никому не дадено, и оттого не имеется ее отражения в зерцале, яко видишь сие.
Ты, колдунец, яси тень твоей разумной души и оттого материальной тени не отбрасываешь. Ибо душа человеческая есть вечный свет…
Павлуша, птенчик мой, — прецептор Михаил повернулся к ученику, — сию минуту твоя забота.
Соблаговоли запустить посолонь твой сигнум. Разогревай, вьюнош, сию бренную, покамест живую неразумную плоть, извлекая из нее магическую скверну и естественную порчу богоспасаемым чела движителем.
На сей раз багровый луч малой интенсивности принялся плавно скользить слева направо челночными движениями по материальному телу колдуна Волынского и его прочим анатомическим комплектующим…
— Таперича, неофит, собирай, зашивай кабинет-министерскую требуху до степени телесной целости и сохранности, — распорядился адепт.
Засим рыцарское напутствие и духовное благословение получил светящийся силуэт, все так же столбеневший в неподвижности:
— Благословен Бог наш, изволивый тако. Артемий Волынский! Силою Господа нашего предаю тебя Сатане во измождение плоти, дабы дух твой был спасен в День Гнева Господня.
Тебя ждут в тайной канцелярии ея императорского величества дьяволицы Анны Иоанновны. Караул прибыл. Да будет воля Божья яко на небесех такожде на землех!..
Из теургического видения рыцаря Филиппа выбросило одним рывком в иную, более для него привлекательную реальность пространства-времени.
«Что есть плоть и что есть дух, если реалистичное действительно, а действительность реальна? Рационально и сверхрационально. Патер ностер, пять минут линейного обыденного времени сравнялись с сорока или пятьюдесятью минутами ретрибутивного видения, недоступного полнозначному истолкованию.
Чашечка кофе с коньяком сейчас ох как не помешает. С чувством и с толком. Во рту пересохло после всех этих анатомических извращений, тошнотно вонючих кишечных вивисекций.
М-да, в самом-то деле, по-гречески словцо «анатомия» означает «рассечение», из рака ноги…»
В неудержимом стремлении поскорее добраться до кофе с французским «мартелем» Филипп резво отправился на кухню. Там Настя ритуально и технологично занималась приготовлением кофейного удовольствия, что не воспрепятствовало ей с ходу определить душевное состояние мужа.
— Видением шандарахнуло? Чувствую, ей-ей, со мной оно как-то связано.
— Не совсем, Настена. Но визионику мне навеял твой бесподобный сигнум. Могучая штука, надо сказать, Солнцеворот Мниха Феодора, подаренный тебе Пал Семенычем на свадьбу.
Мыслится мне, в подобающем ритуале этот артефакт действует как экстрактор магии. Скорее всего, через отраженный луч, как оно случилось в моем видении, он вряд ли сработает, но вот в прямом контакте, думается, ему по силам вытянуть из плоти магическое непотребство и бесчиние.
Имелся еще там прелюбопытный персонаж некто князь Михайла Курбский, сын того самого корреспондента царя Иван Василича по прозвищу Грозный.
— Фил, — укоризненно заметила Настя, — наши видения релевантной исторической интерпретации не поддаются.
— Да у меня и мысли не было его логически истолковывать в стиле ветхозаветной герменевтики корифея всех античных наук Аристотеля Стагирита. Я всего-навсего оное видение прорицал метаноэтически по ходу дела.
Читайте и изучайте «Основы ритуальной теургии», дама-неофит Анастасия. Там много чего интересного о том, о сем написано, напечатано, реально и виртуально введено черным шрифтом по белому экрану…
Воспользовавшись случаем в контексте и в тексте, Филипп вновь взялся за образование и просвещение Насти, на время прерванные видением и кухмистерской заминкой с приготовлением кофе.
Как заведено (не им и не нами), в тех дидактических рацеях наставник не гнушался повторением прописных истин, избитых банальностей и потрепанных трюизмов. Знает ли, помнит их или запамятовал ученик не имеет критериальной важности. Повторение пройденного, изученного, хорошо знакомого не повредит. Так как в комплексе со старым и давно известным гораздо легче усваивается принципиально новое, согласно одному из основополагающих постулатов древнейшей науки обучать, наставлять и просвещать.
— Ничто мирское из ничего мирского, Анастасия моя Ярославна, точно само собой разумеющееся, автоматически, как утверждают глупцы, естественным путем никогда и нигде не происходит. Тому подобную мистическую чепуху, оккультную чушь, антинаучную герметику, ложную эзотерику могут допускать лишь суеверные и безбожные материалисты.